Воспоминания о Штейнере - Страница 114

К оглавлению

114

19

Сентябрь — огромный путь; душа просилась "погибнуть", как никогда: работа напрягалась до смертельной испарины; из дали лет вижу, чего не видел тогда: результаты были огромны, но изживались САМОТЕРЗОМ; знаю: не одна моя душа была в КАМАЛОКЕ; доктор воззвал к чрезмерному в нас — неумолимостью стояния с МОЛЧАНИЕМ о Христе и с ВОПИЯНИЯМИ [ВОПИЯНИЕМ] об ужасах порога; он выбрал Мюнхен; в Мюнхене, по моим наблюдениям, он бывал наистрожайшим; Христианию, как рассказывали, выбирал он местом произнесения наидуховнейших слов, из — за очищенности атмосферы Норвегии; в Германии — более тяжелая аура.

В Мюнхене — "Страж Порога"; через пять недель — Христиания, или — венец слов о Христе; между — "Страстная Неделя" во время которой плелся венец дела его жизни: закладкою ГЕТЕАНУМА.


20

Первый Гетеанум, как Дорнах (вместе с моим в нем путем), стоит обрамленный двумя — не курсами, а событиями огромной важности: нотой "Порога", меня отбрасывающей вопреки усилиям, и "Пятым Евангелием", любовно приближающим доктора до… чувства усыновления; "одиночество" в антропософии и вместе "усыновленность", посылая лучи, ЧЕРНЫЙ и БЕЛЫЙ, становится [становятся] мне КРЕСТОМ жизни: посередине между Мюнхеном и Христианией, ДЕВОЙ и СКОРПИОНОМ (ОРЛОМ); в "Весах" сентября; и в этих "Весах" — закладка Гетеанума: Дорнах, ЧЕРТОГ, открытие московского общества (начало Антропософии в России), все будущее

— (линия жизни из Дорнаха в Москву) — линия "Весов" во мне. Будущее закладывается в отрезке от Мюнхена к Христиании: от ДЕВЫ к СКОПРИОНУ ("Орлу" ли?). Не личные события закладываются, как биография: будущий Дорнах, жизнь в нем, без "Пятого Евангелия" и не были б (ехать в Дорнах я колебался: с Мюнхена).

Не во мне одном так перепутались узлы Кармы.

Вернувшись из Христиании, встречаю я свои 33 года мыслью: в этот год что — то должно случиться: 33 года — склонение к самосознающей душе; отныне, все связанное с душой рассуждающей, мне — яд, гибель.


21

"Пятое Евангелие" — заглавие курса — объявленное в Мюнхене. Что собой представляет оно — не было ясно; оставалось думать: "Пятое Евангелие" — разбор евангельской критики. Так отнеслось, вероятно, большинство. Интересная тема в почтенно — академическом смысле; все же она не то, что "Тайны Порога", для "Тайн Порога" можно себя потревожить поездкой в Мюнхен, издалека; для "критики" тащиться в Норвегию, осенью, когда закипают хлопоты сезона, — гм: на листке, где записывались на курс, было мало подписей; для меня, замечавшего НЕ СЛУЧАЙНОСТЬ таких объявлений, звук темы был единственным прощепом надежды к разрешению вопроса, стоявшего в сердце: и я, без оглядки подняв руку, стал абонентом; этим решилась судьба.

Куда деваться в промежуток? Ехать в фьорд; благодарю судьбу за жест без оглядки! Я оказался в числе очень немногих из присутствовавших при ОТКРОВЕНИИ (повторы темы были уже ПОКРОВЕНИЕМ).

В Мюнхен съехалось около 2 тысяч; в Христианию — что — то около 200–300; они удостоились видеть доктора в этот момент первого обнаружения венца всех слов его о Христе Иисусе. Он сам: никогда его не видел таким; обыкновенно являлся на курс, — уверенно, зная, что несет, и прицеливаясь к дням курса издали в распределении материала; внутри материала — взволновывался, присоединяя к продуманному вставшее молниеносно; но в первом звуке была уверенность: рука протягивалась над кафедрою, как у пианиста над клавиатурой.

В этом смысле — скажу: на курс он ЯВЛЯЛСЯ.

Не то в Христиании: явившись в Мюнхен строго и властно, сюда не явился — влетел: вскочил на эстраду (и в жесте и в умопостигаемом смысле) какой — то, простите за выражение, встрепанный, с ершом волос, растерянно вставшим сбоку; не бьюсь об заклад за точность глазного [главного] восприятия, но внутренно знаю: "ЕРШ" был; обыкновенно входил причесанный, с пробором; тут же пробора не было.

Не важно, каким был бы, если б сфотографировали его в ту минуту; важно, как его закрепило сознание присутствующих; были потрясены, удивлены, взбудоражены — первым выскоком; и первым фортрагом, хотя он был еще присказ.

Производил впечатление человека, с огромным усилием взошедшего на Синай, там имевшего наблюдения, вдруг потрясенного тем, чего не ожидал, сраженного даже и не картиной, — а — Голосом; картина осталась неповернутой, как увиделась "вверх ногами", так и изложил.

Производил только "форшунг", как много раз, не ожидая особого Голоса; а Голос раздался, сметая результаты "форшунга" большими, — после чего вся деятельность его, общества, нас — приобретала новый смысл, в свете которого прошлое становилось предгорьем: почти сметалось и опрокидывалось; менялись судьбы истории, мира, момента, доктора, нас…

Как громом пораженный, "человек, делавший форшунги" на Синае, бросился с Синая: и бежал, бежал — от Аравийской пустыни через Европу — в Норвегию, чтобы, не отдохнув, вбежать в лекционный зал, где мы сидели, спокойно ожидая "почтенной академической темы". Лишь принесясь на кафедру, подумал о том, как "ЭТО" передать: впервые вперился в еще не упорядоченное для изложения; действовал лишь импульс: поделиться с теми, кто послан судьбою в Норвегию: поделиться — означало: ПО-НОВОМУ СВЯЗАТЬСЯ; большие события, перенесенные вместе со случайною горстью людей, — связывают эту горсть; так описывал он в первой мистерии случайную группу людей после лекции Бенедикта; встреча становилась кармической.

Для меня встреча с доктором с первой лекции этого курса — ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА; путь, пройденный до Христиании — предгорье, которое очень значительно, но стираемо в памяти с мига вступления в ЛЕДНИКИ. Это чувство испытывал не я один, а ряд лиц в Христиании: курс — обязывал, связывал; если до него он был любим, уважаем, учитель, — в нем он, учитель, стал потрясенным братом, взывающим к соучастию, даже к сочувствию; он искал слов: он потерял… дар слова!

114