Воспоминания о Штейнере - Страница 113

113

Таково впечатление мое от впервые услышанного мной курса Штейнера; Штейнер в нем — "Учитель" строгий; одна душа, с которой я был близок в года, предшествовавшие приходу к Штейнеру, переживала то же впечатление; мы оба когда — то учились правде жизни; учившая нас выглядела МАТЕРЬЮ, а не "УЧИТЕЛЕМ"; судьба взяла МАТЬ; возвращаясь с первого свидания с доктором, знакомая моя сказала: "Доктор — не "МАТЬ", а "МАЧЕХА", у которой мы лишь вынуждены учиться". Его требовательность давила; с нею — то он нас ввел в мюнхенский курс, гле ставил ПУТЬ, как СТРАДАНИЕ: не надеялись, что вынесем; ощущали нечто, подобное разгрому; вставали строчки:

Когда, душа, просилась ты

Погибнуть, иль любить…

Недели ожидания курса в Базеле стоят, как обращение к душе с этими словами.

Это был как бы "обряд ужаса" при желании: родиться; его во мне вызвал доктор; я его отстрадал; и тогда доктор явился с курсом "Евангелие от Марка", вскрывающим посвятительные моменты в событиях жизни Иисуса Христа; он был уже другим; указывающим на тайну жизни и на дух жизни; и я воскрес к жизни; пережитое на мюнхенском курсе и после него было необходимейшим потрясением до… — встряски стихий, необходимой для восприятия "Евангелия от Марка", которое доктор характеризует Евангелием стихийного тела. В этом курсе доктор — не только лектор, но и терапевт, совершающий в преддверии необходимую операцию над глазами, ушами: чтобы глаза ВИДЕЛИ, а уши — СЛЫШАЛИ.

16

Вспоминая лейпцигский курс, — вспоминаю и период, ему предшествующий, ибо он включен в курс; без него — не было б у меня органов восприятия курса; это — НОЯБРЬ, ДЕКАБРЬ, время поста и встающего желания: искоренить в себе слишком человеческое; Колинз называет состояние это "Испытанием огнем", "которое… состоит в сожигании и уничтожении всех примесей человеческой природы"; это — преддверие к возвращению тебе человечности взамен человечности животной; состояние как бы ИСПЫТАНИЯ ОГНЕМ вызвано — молчанием доктора; молчание приуготовило к пониманию курса в Лейпциге; в период, предшествующий курсу, — Штейнер молчал особенно; ездил по Германии с ракурсами сказанного о Христе в Христиании; повтор был молчанием; в Христиании стоял открытый духовному миру и нам; в Германии он изменил "КАК" темы; говорил с опущенным забралом; в тоне было — взывание; слова секли, как меч: "Покайтесь, переменитесь!" Он МОЛЧАЛ о том, что было ОТКРОВЕННО сказано в Христиании; в Берлине, в Мюнхене, в Штутгарте, в Нюренберге стоял он мне тяжело закованным рыцарем, потрясающим и угрожающим в своих объездах антропософских центров, убирая надежду и запирая двери! Он знал: отсюда съедутся в Лейпциг: с последними усилиями иметь глаза и уши.

Свершилось: в Лейпциге опустилась аура любви; и Силы Жизни — присутствовали: "Ныне Силы небесные с нами невидимо". Кто был в Лейпциге, тот знает, что это не — мои бессмысленные мечтания. Лейпциг стал ХРАМОМ мистерии. Для лиц, приехавших к курсу издалека, необходимо свидетельство лица, стоявшего в те дни вблизи доктора и видевшего строгость его молчания: "Переменитесь для свершения Сил!" Громада курса не в тексте: в молчании слушавших, перетрясенных событиями и внутренними еще до курса: желание Рождения, обряд ужаса создали в Лейпциге атмосферу "чертога". "Чертог" нудился усилием душ (доктора и окружавших); и он — зажегся (мог НЕ ЗАЖЕЧЬСЯ); "Чертог обучения" — был в Лейпциге; душа повторяла в дни Лейпцига литанию, которую пытается передать Коллинз в словах: "В наступающем году я буду пребывать в святилище любви; я не нарушу законов любви… Я прошу, чтобы дух, долженствующий родиться… был любим Братством душ!"

Доктор вел к Лейпцигу, вызывая возможности в ЧЕРТОГЕ ЛЮБВИ говорить о Христе; и сам готовился к событиям курса; в ноябре говорилось: "Доктор — не принимает; он занят очень ответственным духовным исследованием".

17

Путь к курсу, читанному в Христиании (в октябре 1913 г.), как в пути к курсам о Христе, для имеющих глаза, — правомерное томление, как им поставленный вопрос, ждущий ответа в неделях: "Погибнуть иль любить!" Праздник — курс; до — моления его о Чаше, а в нас — борьба со сном; но начало всего — его жест изгнания "торгующих" из наших душ; проводимые через очищение, очистившись, переполнялись "торгующими", становились "торгующими"; *он в гневе схватывал бич; ходил по "меняльным лавкам", опрокидывая лотки: обряд "ужаса" — начинался.

Литания, которая слетает с души в дни ужаса: "Я подобен ничтожеству". Коллинз прибавляет: "Это… время, когда появляется Страж Порога…"* (Лучше сказать — тональность порога, слышная задолго до встречи.) Эта тема сопровождает преддверия; когда Штейнер видел невызревание темы в нас, он опрокидывал "лотки", производя ужас опустошения, чтобы тянулись к "преддвериям"; как бы он мог нести слова о Христе и его страданиях в космосе, если бы в нас не было и прогляда?

Чтобы быть "Пастырем Добрым", должен был временами являться и "Стражем Порога"; как бы отрезывающим от им же вывлеченного пути.

"Пороги" перед курсами ставились: подчас — "курсами".

18

Разителен контраст двух смежных курсов, и личности доктора в них; один — предел того, что можно сказать о Христе в условиях нашего времени; "Пятое Евангелие" в христианийской редакции; повторы — ракурсы (две лекции вместо пяти) по сравнению с произнесенными в Христиании — абстракции молчания пред… лейпцигским словом. Другой курс — "ПРЕДДВЕРИЕ": мюнхенский курс о "Тайнах Порога"; в нем доктор — неумолимый, жестокий "Страж", отбрасывающий нас от пути; и — даже: наступающий на отброшенного; курс связан мне картиной, перетрясавшей мое "Я": налево — ЛЮЦИФЕР, во весь рост (я им был переполнен в стремлении к медитативным успехам); направо — Ариман, меня стискивающий извне и тащивший в меняльные лавки забот о деньгах; осознавался центр, куда надо пройти; но он — узкий прощеп, занятый фигурой доктора, грубо рукою отбрасывающего меня: в мои тьмы; таким он стоял перед многими в Мюнхене (в августе 13 года); и отбрасывание — погоня за нами: с бичом в руке.

113