Воспоминания о Штейнере - Страница 108

108

И я НЕ ХОТЕЛ БЫ ВЕРНУТЬСЯ в Дорнах.

Но проделанная "кампания", — не вычеркиваема из души; и невычеркиваемы товарищи по Дорнаху.

Как мне забыть рабочее дорнахское ядро: фон Гейдебрандтов (сестру и брата), фрау Гейдебрандт (жену художника), Розенберга, фон-Орт (стекло), Гаэра, фр. Ганна, фр. Классен, Дюбанек, фр. Киттель, Митчеров, д-ра Гоша (ушедшего из А. О.), Эйзенпрейсов, фр. Хольцляйтер, Лилля, Энглерта, Людвига, Вольфюгеля, фр. Гюнтер, Лиссау, Вегелина, Линде, бар. Эккартштейн, Штраус, Смите, Фосс, фр. Вольфрам (эвритмистка), Кучерову, Лихтфогеля, Зонненклар (теперь фрау Ленхасс), Фельс, Блуммеля, Киселеву, Ильину, Дубаха, "Л", Фридкину, Эльрам, Богоявленскую, Бергенгрюн, Трапезникова, Кемпера, Нейшеллеров, Нильсон, Майеров, Гросхейнцев, братьев фон-Бай, мисс Мэрион, мисс Чильс, мисс Гаррис, мисс Рикардо, Лупшевица, Стракошей, семейство Полляков, Фадума, Рихтера, Дрекслер, Друшкэ, Катчер, Гамильтон, фр. Вальтер, Валлер, семейство Лер, мадам Перальтэ, де-Ягеров, Стютена, Ледебура, Лилля, даже… Седлецких; и — скольких еще! Не говорю уже… о старших.

Или как забыть своих дорнахских "врагов"? Как забыть, с которыми судьба сталкивала лоб — о–лоб; с каждым ведь проведены миги незабываемого смысла, приподнимающие над личной жизнью.

Нигде не было такой остроты восприятия сталкивающей нас или нас разделяющей кармы; нигде не ощущались нити кармы, поданные почти тебе в руки: "Сплетай".

И я плел так, что Дорнах стал мне воспоминанием о жизни проведенной мною… в прошлом моем воплощении; а ближайшие тогдашние мои друзья, жившие под одним кровом со мною, плели эти нити так, что все, кроме Дорнаха, стало им воспоминанием о жизни, проведенной ими… в прошлом воплощении.

И эти ответственные кармические минуты происходили в ответственные кармические минуты мира на глазах у доктора; и — вместе с ним: в его кармических минутах.

Если бы я описывал не личность Рудольфа Штейнера, а себя в мигах Дорнаха, я написал бы о том невероятнейших рассказов в стиле то… сказок Андерсена, то… кошмаров Эдгара По; мелькнули бы: и "Снежная Королева", и сказка о "Русалке". и уютнейший "Оле — Лукойе" увиделся бы; но и чудовищный Басаврюк… появился бы рядом.

Все это было увидено в Дорнахе; но в личной фантастике жили сверхличные светлые и страшные сущности, которых бой, тяжба друг с другом, вооруженных нашими душами, как щитами являла бой за будущее антропософского импульса в мире, исход которого нам неизвестен.

Все это могло получить освещение, оправдание, смысл в еще более высокой духовной обители, простершись в которую над всеми нами, Рудольф Штейнер держал скрижали своих новых слов о Кресте Голгофы.

Дорнахская трагедия для меня в ДО и в ПОСЛЕ Дорнаха, — в том, в чем Штейнером был начат Дорнах: в теме Голгофы, в теме Креста.

Глава 6. Рудольф Штейнер в теме Христос

"Мистерия Голгофы — единственное, величайшее событие человечества". Рудольф Штейнер. ("Основные положения", 1924–25 гг.).

"Событие Голгофы — свободный, космический акт, … постижимый лишь человеческой любовью". Рудольф Штейнер. (Оттуда же).

"Нисхождение Христа — проникание человечества изначальным… Логосом". Рудольф Штейнер. (Оттуда же).

"Язык, к которому стремится антропософия, будет двигаться, — это сказано более чем образно — в чистом элементе света, который идет… от сердца к сердцу". Рудольф Штейнер. ("Современная духовная жизнь и воспитание", стр.222, 1923 г.).

1

Доктор всегда повторял: "Говорят "О" духовной культуре, говорят "О" духе; все — "О", "О" и "О"; мало говорить "О"; надо дать конкретно почувствовать дух, говорят "О" духе бездушно: без духа". Говоренье, по доктору, вело к материализму — с другой стороны. Он — не так говорил.

Совершенно особенно он говорил о Христе.

Можно даже сказать: он — молчал о Христе, подготовляя условия к восприятию Христова Импульса, чтобы звуки слова "Христос" излетали, как выдыханье вдыхания: силы Христовой; чтобы понять мысли доктора о Христе, нужен был путь поста и молчания, и мыслей, и чувств, принимающих крещение: требовал, чтобы слово о духе прядало жизнью. Его слова о Христе были — строгим молчанием, или — самим Христом в нем.

Он готовился к произнесению слова "Христос", — порой месяцами; и потом объявлялся курс: "Христос и духовный мир"; кто был его ученик, тот знал значение объявления такого курса. Это — прохождение новых ступеней знания; и — призыв: "Ман Мусс Вахен унд Бэтен!"'77 Готовились, — просыпая "моление о чаше"; и знали, что просыпали, но как умели, готовились; звучало нам: "Перемените пути!" И не словом, а "тихою" минутой лекций, когда и громы исчерпаны; на миг прокалывалась "лекционная" ткань; он глядел проколами невыразимых своих, как слезами наполненных, глаз, — в паузе меж двух частей лекции, — может быть не относящейся к Христу, а к … Фехнеру. Но из — за "Фехнера", — вставало, глядело, будило и звало глашми его, говорившими нам: "Не я… а… во мне". Так говорил "Дух" личности, в личность спустившийся, глянувший в нас из расширенных глаз… И тогда догадывались, что УЖЕ говорит о Христе, хотя тема курса "Христос"… — еще вдали.

Даже сонные в эти миги сквозь сон замечали "летение тихого ангела" над лекционной темой; "ангел" летел ВЕСТЬЮ О ТОМ, что будущий "курс" — символ свершений, открытий и катарсисов в наших душах, которые могли б иметь место, если б "Я" усилием воли могло стать лучше для своего Дамаска.

Это — не выдумка, а жизнь тех из нас, кто хоть в точке одной был ЭСОТЕРИК; но можно было бы в неупоминании имени Христа Иисуса увидеть — лишь перевлеченность внимания с духовной темы на светскую; мы порой знали, когда он молчит просто, и когда он молча ГОВОРИТ… О ХРИСТЕ; молчание — вдох; будущее слово о Христе — выдох; он требовал угадки в нем словесного жеста к непроизнесенному еще, но уже веющему: звал под кущу.

108