Сближали Штейнера и с протестантизмом, и с историческим гностицизмом: дешевое занятие! Можно сблизить трубу телескопа с палкой в моменте "ЦИЛЛИНДРИЧНОСТИ" того и этой; цена таким сближениям — ноль!
Яркие страницы этих деятельностей — разброс текстов книг 60-ти курсов, сотен лекций и т. д.; систематика этих текстов — экциклопедия, не написанная ни им, ни учениками; отсутствие ее — не умаляет его, как деятеля, наоборот, — подчеркивает. Вместо того, чтобы дать в энциклопедии теоретически загаданную культуру, он творил ее: в праксисе культуры.
И отсюда уже неисчерпаемая тема: Рудольф Штейнер, как деятель — практик, как творец фундаментов новой культуры, закладывающий камни ее, как динамитные патроны, взрывающие науки, искусства в опытах вынашивания новых подходов к многообразию наук и искусств.
И все, им сделанное тут, — неперечисляемо; в том, например, что он задолго до научной моды указал на роль желез внутренней секреции, впоследствии экспериментально доказанную, скрывалась конкретность его научно — философской базы; то что вызвал к жизни новую культуру отношения к слову, к движению, к изобразительным искусствам, доказывает "ЭВРИТМИЯ" и новые стили художественной техники, им оплодотворенные; то, что он создал новые основы педагогики, доказывают более 1000 школьников Вальдорфской школы* (Ныне — многие тысячи.), о которой пишут и которой удивляются, которая воспроизводится в Германии, Англии, Голландии, Швейцарии; что его экскурсы и методы лечения имеют конкретное содержание, доказывает медико — терапевтический институт; что его поправки к пониманию быта религиозной общины ценны и дельны, доказывают блестящие свершения деятельности "ХРИСТИАНСКОЙ ОБЩИНЫ", руководимой группою священников.
Все это то "ИН КОНКРЕТО" вхождение в жизнь культуры, взаимно, в машины, ремесла, искусства, науки и отрезало деятеля Штейнера от формального завершения своих теоретических деятельностей; в том, что он не писал "ЭНЦИКЛОПЕДИИ", системы наук на основе духовной культуры, а выходил из кабинета в лаборатории, вынашивающие ее в опытах, и есть ценнейшая черта деятеля Штейнера.
И здесь — то деятель сплетался с живым человеком, с личностью.
И оттого — то я, касаясь этой личности, ее невыразимого темпа, считаю себя свободным от характеристики и оценки теоретической стороны этой деятельности.
Она лежит в стороне от этих моих "ВОСПОМИНАНИЙ". Здесь и отмечаю лишь ИНЫЕ ИЗ ЗАСЛУГ деятеля, чтобы люди, поставившие себе целью ловить и подсиживать меня HJ словах, критикуя не столько смысл сказанного, сколько читая в моем сердце и толкуя о том, что мной не сказано, — лишь для этих людей написана эта оговорочная главка, которой — смысл: "И я, бедный, знаю, что теоретическое содержание трудов "ПИСАТЕЛЯ" Штейнера немаловажно".
Сказал!
Внешняя жизнь доктора Штейнера пример назидающий: пример потрясающий; потрясение могло себя изживать лишь в двух крайностях ВОСТОРГА И НЕНАВИСТИ; СРЕДНИЕ чувства в нас — сон; он — БУДИЛ. Когда будят СПЯЩИХ, они пытаются внять будящему голосу, но не слышат слов его, или же с досадой и бранью повертываются на другой бок.
Ненависть, которую возбуждал Штейнер — переверт на другой бок; знаю стиль перевертов; доктор обвинялся в том именно, чем страдал обвиняющий. Можно было бы исписать десятки страниц на тему: "Доктор Штейнер и личности обвиняющих". Встает галерея знакомых (хорошо знакомых!) и даже друзей (близких друзей!); и — встают их личные обвинения; интересная тема, — кто, как и в чем обвинял Штейнера и кто, как и в чем в душевном смысле страдал; я много раз в душе писал такую работу: получались изумительные результаты; обвинения доктору оказывались карикатурами на подсознательные жесты души обвиняющих.
Штейнер был в теме ненависти ПРОЯВИТЕЛЬ душевных дефектов.
Восторг — понятен; но ВОСТОРГ — не верный стиль отношения; в восторге изживала себя другая сторона: лишь готовность проснуться; но вопреки намерению — переверт на другой бок; со сном о том, что "Я — ПРОБУЖДАЮСЬ".
Доктору Штейнеру было мало восторга.
И ему была горька ненависть: он был к людям неравнодушен; гиератическая ЙОГА, не внимающая толкам, была чужда доктору; он тут имел даже слабости, защищался, полемизировал — от неравнодушия к людям, от конкретной любви к ним. Он хотел не кривых переверта на бок ненависти, или восторга, а — пробуждения: движения вперед; с ним вместе; он страдал от восторга, которым его, как струей кипятка, обливали, и от ненависти; под "РАВНОВЕСИЕМ" же не разумел он покоя сна; он звал к борьбе и покою; к покою в борьбе; к деятельности из покоя; равновесие, понятое, как ПОКОЙ БОРЬБЫ, он называл ПОНИМАНИЕМ; и ставил во весь исполинский размер проблему конкретного ПОНИМАНИЯ.
Он был огонь борьбы с "НЕНАВИДЯЩИМИ", с "ВОСТОРЖЕННЫМИ", с "РАВНОДУШНЫМИ"; и он также боролся с обществом, им вызванным к жизни, как с обставшими врагами, не оставляя в покое ни друзей, ни врагов.
Не походил он на олеографию, с надписью "Посвященный". И вскрывал: в условиях нашей культуры тот образ — соблазн романтизма и утонченного шарлатанства; в его освещении традиционные "УЧИТЕЛЯ" были учителями не "ПОНИМАНИЯ", но "ТАЙНОДЕЙСТВИЯ"; "ТАЙНОДЕЙСТВИЕ" же было природой сознания в прошлом; сознанию открыта иная тропа: к ПОНИМАНИЮ; за него он боролся: с восторгами, ненавистями.
Новое знание — не балласт "СКРЫТЫХ" сведений, а — орган, в нас дремлющий; проблема ПУТИ ПОСВЯЩЕНИЯ в наши дни — есть путь овладения нами в нас вложенных, нам имманентных, познаний; а наше незнание этого — действие сна в нас: поверхность наша к прошлому под формой ВОСТОРЖЕННОСТИ (религиозной, мистической, теософской); и под формой НЕНАВИСТИ, или же равнодушия.