Воспоминания о Штейнере - Страница 55

Был темный вечер; мы шли на его лекцию под дождем — в Дорнахе; он остановился, остро взглянул на меня (он знал, О ЧЕМ — конкретном я говорю); и лишь ответил: — "Проведите сквозь тишину и медитацию ваше решение, вытекающее из постановки вопроса; и — поступайте согласно мировоззрению".

Это означало: "Посоветуйтесь с высшим "Я"!"

Никаких влияний, советов, назиданий, спокойный, строгий, немного грустный взгляд; он знал: поступи я так, — людей, которых он был "УЧИТЕЛЬ", больно — больно, неискоренимо больно, ранит мое решение; но сказать мне: "ВОЗДЕРЖИТЕСЬ" — не мог он; ибо знал, тут действует карма.

Я взвесил все, провел сквозь душу: поступка, долженствующего "УБИТЬ" ближних — не последовало; я думал не раз:

"Как он меня не удержал от безумия?"

И я отвечал себе:

"Он не мог удержать: он учитель свободы, философ пути посвящения".

Так учитель дышал духом свободы на нас; так: философ свободы все более делался нам воистину "ВНУТРЕННИМ УЧИТЕЛЕМ".

27

В личности Рудольфа Штейнера перекрестились мыслитель, педагог, учитель и деятель. Он был верен собственным лозунгам до конца. Он говорил: "МИР ОБЪЯСНЯЮТ НЕ ЗНАЧЕНИЕМ ЯВЛЕНИЙ, НО ВОССОЗДАНИЕМ ИХ В ДЕЙСТВИИ". (Из Комментария к Гете). И хотя он много писал объяснительных книг, но менее заботился о методологических и систематических томах — указателях, которые именно были бы "поняты" современными гелертерами, не понимающими, что их "ПОНИМАНИЕ" сводится к пониманию лишь номенклатуры, а это понимание по Штейнеру — непонимание. Штейнер не писал "ПОНЯТНЫХ" книг, т. е. книг, усвояемых современным "непониманием", но стремился объяснить тезисы своей деятельности воссозданием их в действии; воссоздаваемая им действительность — антропософия, как организм культуры; а воссоздаваемая им деятельность — деятельность его подлинных учеников. Под учениками же не разумел он членов общества, а личностей: "В ЦЕЛОСТНОМ ЛИЧНОСТИ ЗАЛОЖЕНА ПРАВДА", — говорил он.

Там, где начиналась проблема общества, аппарата, устава, там действовал в мыслителе — педагоге иной лозунг: "КТО ДОСТИГАЕТ ВСЕОБЩЕ ЗНАЧИМОЙ ПРАВДЫ, НЕ ПОНИМАЕТ СЕБЯ" (Комментарий к Гете). Член антропософского общества, утверждающий лозунги антропософии в их "ОБЩЕЙ" общественности, и только, т. е. довольный съездами, уставами и своей моралью, как члена А. О., исключал себя от реального общения с учителем — педагогом, не понимая его. И на это непонимание педагог — мыслитель и жаловался, и негодовал: "ВЫ ОТДЕЛИЛИ МЕНЯ ОТ ВСЕГО ЖИВОГО" — воскликнул он в Штутгарте. Отделила: "ОБЩЕЗНАЧИМАЯ" правда, антропософская правота; антропософ, козыряющий от цитаты Штейнера, — всегда и во всем прав; не этот антропософ был подлинным учеником Штейнера. О писаниях всегда правых и все на свете легко и умно разрешающих антропософов он так выражался: "ПОИСТИНЕ Я СОДРОГАЛСЯ КАЖДЫЙ ДЕНЬ, КОГДА, ПРИХОДЯ СЮДА, ВИДЕЛ ПОТОК ЛИТЕРАТУРЫ, ПОКРЫВАЮЩИЙ НАШИ СТОЛЫ* (Т. е. "антропософской" литературы.)

Я БЫЛ БЫ РАД, ЕСЛИ БЫ ЕЕ БЫЛО МЕНЬШЕ". Слыша постоянное склонение слов ТВОРЧЕСКИЙ, ТВОРЧЕСТВО, ТВОРЕЦ у иных из антропософских "ДОКТОРОВ", или считая, сколько раз в минуту будет произнесено слово "АНТРОПОСОФИЯ", я как бы видел жест Штейнера — педагога, произнесшего на одном из курсов, посвященных воспитанию, такие слова: "БЫЛО БЫ ХОРОШО, ЕСЛИ БЫ НАМ НЕ НУЖНО БЫЛО НИКАКИХ ИМЕН"; или: "МНЕ БЫЛО БЫ ПРИЯТНЕЕ ВСЕГО, ЕСЛИ БЫ МЫ МОГЛИ АНТРОПОСОФСКОМУ ДВИЖЕНИЮ ДАВАТЬ ДРУГОЕ НАЗВАНИЕ КАЖДУЮ НЕДЕЛЮ". В этих словах, которые многие из антропософов страстно желали бы вырезать из материала текстов Штейнера, — вся сила бунта его против "ОБЩЕЗНАЧИМОСТИ", будь то истина, общество, общественное мнение, этот продукт ядов, выделяемых отсталыми духовными существами; иные антропософы думали и думают, что эти слова относимы ко всем обществам, кроме — … антропософского; между тем: эти слова относились к обществу, как таковому; шире того: общезначимости, как таковой. Я потому выдвигаю эти цитаты, что все мое четырехлетнее общение с Рудольфом Штейнером, как общение "УЧЕНИКА" с "УЧИТЕЛЕМ", коренилось на отрицании всего общезначимого, а я жил в атмосфере … общезначимого, где все имена, термины, ранги были остро подчеркнуты: подчеркнуты… до остервенения.

Смешно сказать: мы, русские, окончившие университет и написавшие кандидатскую работу, в терминах германской табели о рангах, — "ДОКТОРА"; но у нас, в России звание "ДОКТОРА" было почетнее звания профессора, ибо "ДОКТОР" был тем, кто 1) написал кандидатскую работу, 2) окончил университет, 3) сдал магистерский экзамен, 4) был командирован за границу пополнить образование, 5) написал две диссертационные книги (магистерскую, докторскую), 6) их публично защитил.

Мне было смешно видеть, с каким блистающим видом немецкие антропософские "ДОКТОРА" несли свое звание, едва протягивая пальцы своим русским коллегам, давно позабывшим, что они "ДОКТОРА", потому что у нас величаться званием "НЕМЕЦКОГО ДОКТОРА" — и стыдно, и "НЕ ПРИНЯТО". И потому в Дорнахе "Доктора" Петровский, Сизов, Бугаев и иные, смешавшись с "ДЕРАМИ" и "ХЕРРАМИ", ни разу не вспомнили о своем "ДОКТОРСКОМ" величии: напрасно: в узко национальной немецкой "ОБЩЕЗНАЧИМОСТИ", если ты не выпятишь своего "ДОКТОРСТВА", ты не выжмешь порою просто человеческого слова от иного "ДОКТОРА" — антропософа. На это и указывал Штейнер, отмечая суть Вальдорфской системы воспитания: "ДЕЛО ИДЕТ О ТОМ, ЧТОБЫ ИДЕАЛ "ДОКТОРА" ЗАМЕНИТЬ ИДЕАЛОМ ЧЕЛОВЕКА".

К чести России надо сказать: у нас "ДОКТОР" был ликвидирован давно; и называть себя "ДОКТОРОМ" в Германии, имея на то право, казалось столь же диким, как проткнуть нос кольцом; и этим кольцом красоваться.